 |
| Фото: Михаил Фейгин |
Почему МИД?
В марте 2009 вы стали министром иностранных дел. Почему именно главой МИДа?
В 2009 году, когда закончилась предвыборная кампания, НДИ стала главным сюрпризом: мы набрали 15 мандатов. Было ясно, что главный портфель, который мы можем получить, это министерство иностранных дел. Оно считалось этаким заповедником истеблишмента, куда "русских" еще не пускали. Истеблишмента высокомерного, не живущего реалиями и интересами нашей страны. Было важно "встряхнуть" МИД, заставить его работать в соответствии с новыми приоритетами.
Напомню, что мы это делали в большом блоке. У нас было и Минабсорбции, и Минтуризма, и министерство внутренней безопасности. МИД был частью наших общих усилий на благо страны в целом и репатриантов в частности. Выбор в пользу МИДа был правильным, однозначно.
Как вас приняли?
Конечно, мое вступление в должность было встречено взрывом негодования. Помню, как в прессе меня называли "царь иностранных дел" вместо "сар" (министр) и рисовали в русской царской форме с эполетами. За рубежом это назначение вызвало большой интерес, журнал "Тайм" включил меня в сотню самых влиятельных людей мира. Мировой политический истеблишмент тоже был ошарашен – в основном, тем стилем, в котором я излагал свою позицию. Я отбросил все дипломатические формулировки, старался говорить самым прямым текстом и не уходить от проблемы, а как можно жестче ее формулировать.
Помню встречу с тогдашним министром иностранных дел Франции Бернаром Кушнером, "врачом без границ", и главой МИД Испании Мигелем Моратиносом. Они вдвоем приехали в Иерусалим. Была очень жесткая беседа. Я им сказал: вы нас давите, не имея на это никаких оснований; решение израильско-палестинского конфликта – долгий процесс, и невозможно волевым решением взять и объявить, что он закончен. Вместо того чтобы давить на палестинцев и арабское окружение вокруг нас, вы давите на своего единственного союзника, единственного представителя западной цивилизации, который разделяет с вами ценности современного демократического общества. Ваше поведение напоминает Мюнхенский сговор, но мы не станем второй Чехословакией – забудьте об этом.
Каким был эффект?
Разразилась буря. И здесь, и во Франции с Испанией, и в Европе. Было интересно наблюдать за нашими кадровыми дипломатами: они залезли под стол, съежились. Тогда это было потрясением для всех. Но сегодня Израиль последовательно ведет куда более жесткую политику, и с этим свыклись.
Другой пример: когда Совет ООН по правам человека принял очередную резолюцию против Израиля, я объявил, что мы выходим из этой структуры. Но за время моего вынужденного перерыва в работе на посту министра Биньямин Нетаниягу под давлением Западной Европы вернулся в этот Совет, который специализируется на антиизраильских решениях. Резолюций против нас там было принято в шесть раз больше, чем против Сирии, Ирана и Северной Кореи вместе взятых… И все же за мою каденцию было много сделано для того, чтобы Израиль вел жесткую самостоятельную политику.
Смена курса
Вам удалось изменить облик МИДа?
МИД был шокирован, когда я провел решение о преимуществе для отслуживших в армии при поступлении на курс подготовки дипломатов, самый престижный во всем общественном секторе. В результате, на курс были набраны те, кто раньше туда практически не могли пробиться. В том числе "русские".
С моим приходом был назначен целый ряд послов из числа русскоязычных репатриантов, не кадровых дипломатов. Таких как Дорит Голендер в Москве, Йосеф Шагал в Минске, Рэувен Динэль в Киеве, Эли Тасман в Астане. Был дан импульс в правильном направлении. Я также назначил представительницу эфиопской общины послом в Аддис-Абебе – вопреки всем рекомендациям МИДа.
Что же было главной задачей?
Изменить внешнеполитическую концепцию. Сделать ее многовекторной. До моего прихода в МИД наша внешняя политика ориентировалась только на одну географическую точку – Вашингтон. Иногда по пути в Вашингтон просматривались Лондон, Париж, Берлин – и все. Скажем так: мне пришлось заново "открывать" целые материки, забытые ранее: Африку, Южную Америку. Или целые регионы: Кавказ, Прибалтика, Балканы, Среднюю Азию – и, собственно, большую часть Евразии.
Чем для Израиля важна, например, Африка?
В той же Африке последней из глав МИДа до меня побывала Гольда Меир. 40 лет это направление было запущено. Но вот результаты многовекторной политики: во время последней операции "Нерушимая скала", когда были постоянные дебаты в Совете Безопасности, именно благодаря этим новым направлениям, у нас были "развязаны руки" в течение 50-ти с лишним дней. Двумя государствами, которые наиболее активно нас поддерживали, были Руанда и Литва. Руанда тогда была председателем Совбеза.
Когда Абу-Мазен пытался провести через Совет Безопасности решение о полноправном членстве в ООН, ему нужно было набрать 9 голосов. Девятой была Босния-Герцеговина. Благодаря моим визитам и личным связям, именно Босния-Герцеговина воздержалась, и решение было заблокировано. Когда Лига арабских государство вознамерилась провести в МАГАТЭ очень неприятную для нас резолюцию, мы их разбили наголову – вместе с нами голосовали страны Африки и Балтии, а также Грузия, Украина, Молдова.
Но все эти успехи надо подтверждать ежедневно, есть такое английское слово maintenance – сохранение, обеспечение работы. На международной арене альтруизм не свойственен никому.
Статус Израиля в мире за время вашей работы повысился или наоборот?
Судите сами. Пока нас клеймят в СМИ и осуждают в ООН, Израиль стал полноправным членом самых престижных международных структур. В 2010 году – Организации экономического сотрудничества и развития (OECD), что, по сути, означает признание нас развитым демократическим государством с рыночной экономикой. Мы вошли и в Европейскую организацию по ядерным исследованиям (CERN), ведущую в мире. Россия и Украина, например, пока только добиваются ассоциированного членства.
Постсоветское пространство
Не секрет, что вы уделяли особое внимание развитию контактов со странами бывшего СССР. Насколько ощутим прогресс?
Наши связи с Азербайджаном, безусловно, одно из основных достижений. Торговый оборот Израиля с Азербайлжаном сегодня превышает наш торговый оборот с Францией. При этом нефть там мы стали закупать массированно только в последние 6-7 лет. И моя работа, надо заметить, имела к этому самое прямое отношение.
Как вы оцените наши отношения с Россией?
Они непростые. В последние годы наш товарооборот существенно возрос, превысив 3 миллиарда долларов, но в отношениях с РФ это не главное. Есть два аспекта. С одной стороны, мы часто не соглашаемся с Россией, но, во всяком случае, ведем с ней откровенный доверительный диалог, и этот факт сам по себе достаточно важен.
Могу привести пример достижений в наших связях: не без нашей помощи и содействия было достигнуто соглашение России и США по поводу ликвидации химического арсенала в Сирии. Самого большого арсенала химоружия в мире. Подробности сообщить не могу, но это, безусловно, положительный пример. Другой пример, разумеется, это отмена визового режима. Также обсуждается вопрос о зоне свободной торговле.
Развитие отношений достигло той стадии, когда существует прямая телефонная линия между канцелярией премьер-министра Израиля и офисом президента России, есть смешанная межправительственная комиссия, которая собирается как минимум два раза в год для обсуждения всего блока вопросов экономического сотрудничества. К этому надо добавить визиты официальных лиц вплоть до высшего уровня. Точек соприкосновения много.
Тем не менее, президентом РФ было принято решение о поставках в Иран ЗРК С-300.
Решение о поставке С-300 Ирану является для нас очень неприятным. Поскольку дается некий сигнал: Иран стал легитимным игроком, ему можно продавать любое оружие. А если можно продавать оружие, значит и можно развивать и экономическое сотрудничество и так далее.
Иран сегодня является самым агрессивным государством на мировой арене, основным постулатом внешней политики которого является уничтожение Государства Израиль. И тот факт, что пять постоянных членов СБ ООН и Германия ведут с ним диалог как с легитимным игроком на международной арене, несмотря на еженедельные заявления о необходимости уничтожить "сионистское образование", мы воспринимаем наиболее негативно.
РФ решает свои международные проблемы за наш счет?
Во многом за наш счет. Нынешнее решение по С-300 надо рассматривать в рамках более широкого противостояния России и США, очередного витка напряженности. Россия постфактум нашла для себя оправдание в том, что Джон Керри и американцы достигли "рамочного соглашения" с Ираном…
Россия непростой партнер, она является очень весомым фактором на международной арене, игнорировать ее невозможно. С ней необходимо работать, даже когда имеются острые разногласия.
Безвизовый режим
Ваша работа ознаменовалась отменой виз с рядом стран бывшего СССР. Будет ли введен безвизовый режим с новыми постсоветскими государствами?
На сегодняшний день соответствующие соглашения подписаны с РФ, Украиной, Молдовой, Грузией и Беларусью. Ратификация соглашения с Беларусью было заморожено по настоянию юридического советника правительства из-за прошедших выборов. Я думаю, что дело будет доведено до конца, поскольку остались чистые формальности.
Что дали эти соглашения Израилю?
Без этого безвизового режима наша туристическая индустрия обанкротилась бы. В прошлом году турпоток из России достиг пика и вышел на второе место с небольшим отрывом от США. Последовавший кризис в РФ, разумеется, сказался отрицательно, но вклад туризма из стран СНГ в экономику Израиля остается очень весомым.
Напомню, что каждая сотня тысяч туристов – это 4 тысячи рабочих мест и $200 млн поступлений в казну. 700 тыс. туристов из России за прошлый год – это около $1,5 млрд дохода и около 30 тыс. рабочих мест. Причем 70% из них занимают русскоязычные израильтяне.
Как обстоят дела с пенсиями из бывшего СССР? Прежде всего, из Украины.
В свое время мы достигли принципиального соглашения, когда я встречался в Ялте с экс-президентом Виктором Януковичем. Реального претворения его в жизнь не случилось по известным причинам. Сегодня же при той экономической и политической ситуации, которая существует и в Украине, и в России, рассчитывать на прогресс в сфере пенсий не приходится. Россия продолжает платить пенсии тем, кто сохранил гражданство. Тем, кто приехал раньше, до распада СССР, трудно ожидать сегодня реальных подвижек.
Преемственность политики
Наша позиция в отношении событий в Крыму и на юго-востоке Украины была строго нейтральной. Сейчас поговаривают о возможных изменениях. Что может измениться после вашего ухода из МИД?
Не думаю, что имеет смысл менять нашу внешнеполитическую концепцию. Уверен, что по украинской теме будут предприняты позитивные международные шаги, так что нам стоит подождать ближайшего развития событий. Однако теперь, после завершения своей работы в МИД, я ничего гарантировать не могу.
В Израиле и за рубежом есть мощные силы, заинтересованные в изменении нашей позиции. Я постоянно ощущал это давление. В том числе и со стороны части нашего военно-промышленного блока, заинтересованного в оборонных поставках в Украину. Тема продаж БПЛА все время поднималась украинскими коллегами, в том числе и во время последнего визита министра иностранных дел Павла Климкина.
Ваши достижения в МИД могут "уйти" вместе с вами. Есть ли гарантия того, что курс резко не изменится и новый министр, скажем, не отменит безвизовый режим с Россией?
Я надеюсь, что нет, что будет некая преемственность. Есть реальные ощутимые результаты. Разумеется, уверенности нет, но я надеюсь, что эта линия сохранится, поскольку она себя доказала. Кроме того, я не ухожу из политики, я останусь тут, в комиссии Кнессета по иностранным делам и безопасности. Будем стараться отстоять то, чего мы добились.
Борис Хотинский, IzRus
Комментариев нет:
Отправить комментарий